Читать книгу - "Ржавые земли [= Боги-насекомые ] - Максим Хорсун"

Догони и прикончи!

…Взлетела, не чувствуя ног, на щебнистый пригорок. Бросилась вниз. Не глядя куда, наугад, прижимая к груди неудобный сверток влажной одежды. Ветер сунул под шубу холодные руки, безнаказанно ощупал мокрую спину. А позади уже слышится дробный топот подкованных каблуков.

Живуч же, песий сын!

Стелется однообразная долина, каменистая и рыжая. Спрятаться негде, негде укрыться. Пыльная бесконечность, замкнутая по кругу линией горизонта. И только сияет впереди необычная синева. Как будто ворота в другой мир открылись, как будто подсказывает кто-то, куда нужно уносить ноги.

…Он одолел подъем. С изумлением обнаружил, что барыня-сударыня сломя голову несется к Синим. А Синие… Ах, Синие! Что за пройдохи! Синий занавес мерцает уже под боком: и половины версты до него не будет. Очередной кусок, отрезанный от пустоши, пока лыс и гладок. Не успели прорасти на нем лиловые кораллы и белые кристаллы: видно, их время еще не пришло. Но серебрится щебень, освещенный чужим светом, – точно изморозью покрыт. И пегие тучи к оазису ближе придвинулись: тяжелые и грубо скроенные, словно вылепленные из холодного пара вручную.

Куда бежишь, дуреха? Разве не видишь, что они совсем другие?

Ева же мчала, ни о чем не думая. Как на крыльях летела баронесса навстречу загадочной синеве. Больные глаза служили ей дурную службу. Она видела лишь врата. А в проеме врат – смутные тени и контуры чего-то большого, чего-то, что ползло ей навстречу.

Не добежала до синевы. Не попала под лучи, сочащиеся из пегих туч. Шагов сто оставалось до границы, когда появились неожиданные ощущения. Громко затрещало в ушах, как это случается на горных перевалах. Дыхание сбилось, а подошвы как будто нарочно стали липнуть к земле. Тогда ей волей-неволей пришлось перейти на шаг. И всё же Ева с завидным упорством продвигалась вперед. Вперед – навстречу туманной громаде. Баронесса по-прежнему видела перед собой лишь серо-синий силуэт и не имела представления, чем бы он мог быть на самом деле. Окружающий мир с каждым ударом сердца становился более и более расплывчатым. Контуры дальних строений в глубине синего пространства и вовсе двоились, а то и троились. Потом появился зуд в зубах, нос наполнился теплой влагой. Она провела рукой по лицу и увидела на ладони кровь. Взых! – пронзила невидимая игла голову: это была острая боль, вроде приступа мигрени, и одновременно резкий звук в ушах.

Остановилась, качаясь от дурноты и слабости. Уронила бесполезную одежду. Зажала уши в тщетной надежде защититься от невидимых жал. Затравленно оглянулась, силясь разглядеть источник своих бед. Но увидела лишь тусклую тень, мчащую за ней след в след. Неожиданно поняла, что на этом – всё. Убежать не удалось! И тогда Ева подумала с неуместным злорадством, что Петруша останется с носом. Точнее, не с носом, а с ее безжизненным телом. Закончилась сказка суровой, в чем-то издевательской моралью: мол, ты росла в неге и богатстве, а сдохнешь больной, убогой клячей у черта на куличках, аминь.

И она упала. Но не на землю (вернее, не только на землю), но в черноту, поглотившую мир от горизонта до горизонта.

…Хлыстов учуял беду мгновенно. Чем ближе он подходил к владениям Синих, тем сильнее обжигало ноздри воздухом. Сверхчувствительный нос пылал, как будто Хлыстова заставили вдохнуть молотого перца.

У строптивой жертвы дела шли не лучше. Как же, как же: заплетаются ноги, а саму водит из стороны в сторону, словно хватившую лишнюю чарку потаскуху. А теперь и вовсе остановилась, упустила одежонку, зажала уши…

Неожиданно пустошь скакнула у него перед глазами. Подпрыгнула и раздвоилась лиловая линия горизонта. Хлыстов споткнулся и ошеломленно поглядел по сторонам. С пустошью было что-то не так. Или это с ним, с его глазами, было что-то не так. Всё, что его окружало, пошло какой-то рябью, исказилось, точно в кривом зеркале. Скорее всего, слишком уж крепко он приложился затылком об треклятые камни.

А девке-то совсем худо: на землю свалилась. Сейчас он ее достанет, всего-то осталось… К тому же горизонт вернулся на место, фокусы со зрением прекратились.

Тварь, застывшую на краю владений Синих, он старался не замечать. Тварь как будто колебалась: стоит ли выходить за пределы, очерченные занавесом из холодного света, в обычную пустошь. У твари был массивный костяной гребень за головой и пара огромных, лишенных век, но вполне человеческих глаз. Только со зрачками вышла какая-то путаница: в одном глазу их было два, а во втором – зачем-то сразу пять. И тварь неотрывно следила за прямоходящими млекопитающими, нависая над ними утесом могучих мышц и толстой кожи, а те без стеснения разыгрывали сцену со всеми земными страстями.

…Как же близко подобралась негодная сударыня-барыня к Синим! Небось, решила своим бабьим умишком, что примут они ее с распростертыми объятьями? Что приголубят, будто родную?

Взых!

Хлыстов упал на колени, схватился за голову.

Что за боль! Что за звук! Мурашки по коже… Нечто подобное он испытал однажды. Давным-давно. Когда медленно умирал от энцефалита на руках у матушки. Тогда была лихорадка, были бесчувствие и бред, наполненный визгом невидимых игл, снующих от уха к уху.

«Паучок» сердито дернулся, – он ничего не понимал. Хлыстов же не дал маху. Поднялся с колен и пошел вперед. Пригнувшись, будто навстречу урагану; с трудом переставляя ноги, обутые в тяжеленные сапоги. Он-то сразу догадался, что означает «обстрел» невидимыми иглами.

Просто у твари не было «мосинки». Иначе остаться бы Ваньке Хлысту и его нерадивой пленнице здесь навсегда, на потеху солнцу и ветрам.

Тварь защищала территорию Синих как могла. Она действовала с той же механической точностью и тем же хладнокровием, с какими Хлыстов расстреливал незваных гостей из пустоши. Твари было наплевать на двух мелких уродцев, она монотонно долбила в их головенки чем-то невидимым и определенно вредным для здоровья. К счастью, не столь вредным, как свинцовые пули.

Наконец, дворянка оказалась у него на плече. Хлыстов даже не побрезговал подобрать ее бабское тряпье. В последний раз смерил взглядом застывшую на границе двух миров большеглазую гору мяса. Эх, бомбу бы сюда!.. Или, на худой конец, револьвер. Уж он не промахнулся бы по этим выпученным глазищам.

Побрел, скрежеща зубами, от лиха прочь. Пригорок, за которым скрывался оазис, казалось, был так далеко… словно на другой планете.

Занавес чужеродного света продвинулся на несколько футов вперед. Синий мир откусывал от пустоши кусок за куском.